Боевые будни спецназа ГРУ в Афганистане

Наиболее ярким примером действий командира группы по обману противника, которые принесли ощутимый результат, можно считать выход разведгруппы специального назначения №333 под командованием старшего лейтенанта Кривенко в сентябре 1985 года.

Вечером восемнадцатого сентября группа в составе двадцати пяти человек из которых трое были офицерами, десантировалась в районе кишлака Тахсильдар провинция Кандагар. Однако высадка сразу была обнаружена пастухами. Маршрут был закрыт и группа провела ночь в засаде безрезультатно. Кривенко прекрасно знал, что до тех пор, пока он не покинет этот район, движение на дороге не возобновится.

Поэтому он, связавшись с Центром, предложил имитировать его эвакуацию вертолетами, но на самом деле только перебросить его в расположение афганской зенитной батареи, которая находилась на плотине водохранилища Аргандаббанд. Командир планировал работать оттуда как с базы, выходя на ночь в засаду к дороге, проходящей в трех-четырех километрах от расположения афганских зенитчиков. Но и эту хитрость духи сумели разгадать. Они перекрыли выход разведчиков к дороге и группа Кривенко не смогла скрытно выйти к ней.

Проведя вторую ночь в бесплодном наблюдении за дорогой, Кривенко решил вторично имитировать эвакуацию группы. Для этого он снова вызвал вертолеты, но группа, имитировав посадку, вернулась скрытно в расположение афганской воинской части, где и провела весь день, укрываясь в ее помещениях. Как только стемнело, разведчики скрытно вышли к дороге.

Однако душманы не были в полной мере уверены в безопасности маршрута и для проверки отправили из Кандагара в направлении кишлака Шерджанака два пустых автомобиля «Симург» с интервалом минут сорок. Кривенко разгадал их уловку и обе машины пропустил беспрепятственно.

Полагая, что за два дня, пока дорога не работала, у духов скопилось немало машин, он рассчитывал, что пойдет караван с оружием и боеприпасами, состоящий из нескольких машин. Однако в двадцать один час слева от позиций группы, которая расположилась на одиночном холме вблизи дороги, показался свет одиночной машины. Она шла осторожно и тяжело. Наблюдатели доложили, что машина груженая, а на крыше у нее горят огни, как у автопоезда.

Кривенко подумал, что идет большегрузный грузовик, и когда машина поравнялась с позициями огневой подгруппы, дал команду на открытие огня. До машины в тот момент было не более шестидесяти метров.

В результате короткого, но мощного огневого налета всякое противодействие было подавлено. К машине выдвинулась подгруппа захвата под командованием старшего лейтенанта Грищенко. Сухая трава вокруг машины горела, воспламенившись видимо от попадания трассирующей пули. Из бака на землю вытекало дизельное топливо. Разведчики попытались вытолкать автомобиль из зоны огня, но тяжело груженая машина не поддавалась. Тем временем вытекшая солярка воспламенилась, а затем загорелась и машина. Тушить было бесполезно, да и нечем.

Обыскав два трупа, которые валялись рядом с автомобилем (остальные были в кузове и кабине горящей машины) и подобрав автомат и сумку с какими-то документами, подгруппа захвата отошла к основным силам разведчиков. Результат был слабенький и не соответствовал затраченным усилиям для его достижения.

Посетовав на невезение, Кривенко, рассудив, что удерживать здесь нечего, принял решение покинуть место засады и укрыться на одном из холмов в нескольких километрах от дороги. Искать в темноте группу — занятие отнюдь небезопасное, и духи вряд ли решились на это. Отойдя километра на два, группа заняла круговую обороны и стала наблюдать за развитием событий. А посмотреть было на что. Духи ориентируясь на горящую машину, подошли с трех сторон к месту засады и начали интенсивный обстрел предполагаемых позиций группы.

Наблюдая эту картину, Кривенко вызвал пару вертолетов огневой поддержки, и когда они прибыли, навел их на противника, у которого в темноте вышло недоразумение. В результате несогласованности действий духи начали воевать друг с другом, приняв своих за спецназовцев. Вертушки добавили им огонька и спалили два автомобиля, на которых душманы прибыли «на разборку».

Наблюдая это шоу, Кривенко заинтересовался, из-за чего же духи устроили столько шума, и начал рассматривать содержимое сумки. В ней оказался фонарик. Прикрывшись «дождем» («Дождь-1» — надувной матрац с прорезиненным покрывалом и подушкой — один из элементов экипировки разведчика специального назначения), Кривенко с его помощью стал рассматривать документы, находящиеся внутри.

Он обнаружил тетрадь, оказавшуюся, к его немалому удивлению, дневником некоего Чарльза Торнтона, который вел его, естественно, на английском языке. Вспоминая английский, Кривенко начал читать. В дневнике Торнтон описывал свое прибытие в Пакистан, с кем он общался, переход границы с ДРА, контакты с местными главарями. Все, вплоть до своего последнего выезда в район Кандагара.

Там же оказалась карта с маршрутом его движения, а также фотопленки. Ради такого улова стоило напрягаться три дня. Кривенко дал радио в Центр о своем трофее. Утром к нему пришел вертолет, который забрал трофей в батальон и только спустя пару часов из расположения афганской батареи эвакуировали группу.

По этому поводу в расположение батальона прибыл командир бригады подполковник Герасимов. Шуму вокруг захваченных документов было много. А когда проявили пленки и напечатали фотографии, на них смогли увидеть и автора записок и его попутчиков.

В связи с трофеем даже вышел один неприятный случай. Советники КГБ попросили дневник Торнтона на время для того, чтобы ознакомиться с ним. Наш комбат отдал его, не ожидая подвоха. Комитетчики же решили результат приписать себе. Для этого они на ближайшем самолете отправили своего представителя в Москву вместе с документами Торнтона. Но перед вылетом об этой подлости чекистов стало известно нашему командованию. Самолет был остановлен на взлетке и документы у нарочного были изъяты.

Несколько позже в советской прессе появилась статья «Душман из Аризоны», где разоблачалось участие американских спецслужб в афганской войне. Правда, там не писали, что американцы попали в спецназовскую засаду. По поводу того, как все произошло, советская пресса напустила тумана, написав, что наемники из США погибли в результате столкновения двух враждующих банд и даже указывался командир бандгруппы, который организовал эту засаду — некий мулла Нагиб. Кривенко после этого так и называли.

Агентура же подтвердила, что кроме Торнтона, погибли еще два американских наемника. Охране из двенадцати человек, которая спешно ретировалась, удалось вынести одного раненного из американцев. Позже их расстреляли, а спасенный американец описал свои переживания во время той командировки. В частности, он написал, что, судя по почерку, это действовал советский спецназ.

Ну что ж, мастерство не пропьешь и на базаре не купишь.

Другим примером очень грамотных действий может служить засада лейтенанта Шишакина, которую он организовал на дороге, идущей из Ходжамулька в Хакрез.

Эта дорога очень интенсивно использовалась мятежниками, поскольку в Хакрезе находился один из крупнейших и наиболее укрепленных базовых районов моджахедов в провинции Кандагар. Параллельно ей в десяти-пятнадцати километрах севернее проходила другая, тоже важная для духов дорога. Вот на нее и была десантирована группа №312.

Как только спецназовцы высадились в районе дороги, моджахеды, используя установленные сигналы, ее сразу закрыли, а на поиски разведчиков выслали пастухов. Но группа и не собиралась проводить здесь засаду. Совершив марш в южном направлении, разведчики вышли на хакрезскую дорогу и расположились в одном из сухих русел вблизи дороги. У дороги установили новую в то время мину МОН-90 с оптическим датчиком. Все, что попадало в поле зрения этого датчика, вызывало подрыв мины. Для того, чтобы мина не срабатывала в светлое время, специальное реле отключало ее при превышении установленной нормы освещенности местности.

День прошел спокойно, но в начале шестого вечера, когда только стемнело, со стороны Ходжамулька показалась одиночная машина. Шишакин приказал огонь не открывать без дополнительной команды. В результате подрыва мины погибли все пассажиры, ехавшие в машине. Машина была гружена в основном боеприпасами. Сверху в кузове стоял мотоцикл HONDA.

Спустя несколько минут со стороны Хакреза послышался шум двигателя идущего трактора. Командир дал команду огневой подгруппе переместиться вправо и приготовиться к открытию огня. Как только показался трактор, в прицепе которого сидело пятнадцать человек, вооруженных автоматами и гранатометами, Шишакин открыл по ним огонь. Это было сигналом.

Моджахедов расстреляли в упор. После этого, собрав все стрелковое оружие и гранатометы, разведчики подожгли и машину и трактор, а сами ускоренным маршем ушли от дороги, которая теперь представляла опасность для них.

В течение ночи моджахеды искали разведгруппу, но безрезультатно. Разведчики, отойдя от дороги на семь-восемь километров, расположились на ночь в заброшенных развалинах. Под утро, наблюдая за «зеленой зоной», им удалось выявить несколько огневых точек моджахедов.

Когда пришли вертолеты для эвакуации группы, лейтенант Шишакин, связавшись с Ми-24, указал им цели, по которым немедленно был нанесен бомбо-штурмовой удар. Группа вернулась без каких-либо потерь.

К. Таривердиев «Конец «блуждающей» РСЗО»

Из-за разнообразия рельефа, а также климатических зон и плотности населения в провинциях Афганистана тактика действий батальонов специального назначения также была разнообразной и часто отличалась от тактики соседнего отряда спецназ.

В начале зимы 1985 года я проходил службу в отряде специального назначения в районе города Газни на юго-западе Афганистана. Плоскогорье, на котором был размещен наш отряд, находилось на высоте более 2000 метров, и поэтому зимой у нас было очень холодно. А при подъеме в горы, окружающие плоскогорье, наши группы, высланные для проведения засад, особо страдали от холода. К утру полуторалитровые фляги с водой промерзали почти на треть, как их ни пытались уберечь от мороза. Приходилось раздалбливать лед через горлышко шомполом.

Из-за сильных снегопадов горные перевалы были непроходимы для автомобильной техники «духов», а вьючные караваны в нашей местности встречались редко. Наша провинция находилась в глубине страны, и тащить оружие и боеприпасы в такую даль на верблюдах командование мятежников, по-видимому, считало нецелесообразным. Поэтому в основном отряд занимался разведкой на себя, а основным видом боевых действий стала чистка кишлаков и базовых районов противника в горах силами всего отряда.

Однако совсем прекратить засадные действия было нельзя, да и штаб армии этого бы не позволил. И наш командир, майор Попович, решил проводить засады-однодневки. Перед наступлением темноты группа в составе 20 человек (норма загрузки двух Ми-8 в нашей местности) десантировалась в район, в котором была отмечена или предполагалась активность ночных перемещений противника, как правило, на удалении 5-10 км от места предполагаемой засады, а с рассветом вертолетами или бронегруппой эвакуировалась в пункт постоянной дислокации. Следующим вечером другая группа, как правило, той же самой роты вновь высаживалась, но только в другом месте. Естественно, при проведении таких «куцых» засад особых результатов ждать не приходилось.

Некомплект личного состава в ротах из-за ранений, болезней и прочих причин достигал 40-50% численности, и поэтому от роты могло работать не более двух групп попеременно. Одна с утра вернулась, вторая готовится к вечернему десантированию.

В довершение наших бед все источники информации — агентурные группы войсковой разведки, органы ХАД и Царандоя — точных разведданных предоставить нам не могли, и приходилось полагаться исключительно на результаты собственных наблюдений за противником.

Интенсивных действий противник тоже не вел (как мы шутили — у нас с мятежниками зимнее перемирие до весны), но одна блуждающая реактивная установка залпового огня все же нам досаждала. Так же, как и мы, она вела «одноночные» действия. Выйдет ночью на дальность полета эрэсов, даст залп и к рассвету спрячется где-нибудь в кишлачной зоне или в горах. Информации о ее базировании не было никакой, огневые позиции она меняла постоянно, и пока наши артиллеристы отдельного мотострелкового полка, расположенного вместе с нами, придут в себя, да дадут ответный залп, расчет пусковой установки мятежников уже далеко.

25 ноября я получил задачу на проведение засады в горах к юго-востоку от Газни, Моя разведгруппа №212 в составе 16 человек от первой роты (включая меня и моего заместителя прапорщика Зюханова) с двумя радиотелеграфистами группы связи и двумя минерами должна была десантироваться посадочным способом из двух вертолетов Ми-8 в ущелье, пересечь узкий горный хребет, отделяющий нашу провинцию от провинции Гардез, которая тоже входила в сферу нашей ответственности, и провести засаду в восточных предгорьях этого хребта.

Первоначально предполагалось выбрать площадку десантирования в восточных предгорьях севернее района засады, чтобы движение группы осуществлялось по более ровной местности и было более безопасным. Однако в итоге решили десантироваться именно в ущелье в самом центре горного массива, чтобы скрыть место посадки от возможного наблюдения противника.

Летчики от перспективы подобной посадки были, конечно, не в восторге, но в итоге мне, пользуясь хорошими отношениями с командиром ведущего экипажа, удалось уговорить их провести полет и сесть именно так, как хотелось нам, а не было предписано инструкциями штаба ВВС. Полет проходил на предельно малой высоте — 2-3 метра над землей, и при входе (точнее, влете) в ущелье летчики не поднялись над горами, а по-прежнему продолжали держать ту же высоту. Я, признаться, сам испугался, когда увидел, что мы крадемся по дну ущелья, слева и справа от нас поднимаются каменистые склоны и ущелье далеко не прямое. Причем скорость движения около 140 км в час.

Однако в 1985 году с нами взаимодействовала такая эскадрилья вертолетчиков, пилоты которой действительно могли летать «на бревне», и наш полет прошел удачно, хотя один раз мы все-таки зацепили какой-то камень колесом. При нашей скорости и при том, что я весь полет удивлялся, как винт нашего вертолета вмещается между склонами, — ощущение было не из приятных.

Высадились мы в сумерках, и с наступлением темноты двинулись на восток. Шли по руслам сухих ручьев. Риск, конечно, был, и не малый. Выслать боковое охранение было невозможно: не из кого. Кроме того, при движении по ровной местности боковой дозор двигается с той же скоростью, что и основная группа, а попробуйте двигаться так по горному хребту!

Кое-какие меры безопасности при движении мы, конечно, принимали — был выслан головной дозор, участки местности, вызывающие подозрение, осматривались, но движение было организовано с целью обеспечения скорейшего выхода в район проведения засады, а не с целью обеспечения максимальной безопасности. Расчет оказался правильным, и часа через четыре мы достигли выхода на Гардезскую равнину.

Дорога, ведущая из кишлачной зоны к югу от Гардеза вглубь горного массива, в который мы десантировались, оказалась незаезженной. Карты масштаба 1:10000 издания 1976 года, которыми мы пользовались, были весьма неточны, и такие неувязки у нас возникали постоянно. Район засады выбирался по карте без предварительной рекогносцировки с воздуха, поэтому я заранее обговорил в штабе отряда свое право изменить район засады, в разумных пределах, по обстановке.

Подобное изменение считалось в порядке вещей, и если ты давал координаты своего местонахождения, не очень сильно отличающиеся от указанных в боевом приказе, ничего страшного в этом не было. Командиру группы на местности виднее, где действительно лучше организовать засаду.

Дорога, на которую мы вышли, «имела место быть». Однако в колее успела прорасти и занять трава (почему-то данная местность не была покрыта снегом, как в западных предгорьях). То есть этой дорогой не пользовались минимум лето и осень. Было маловероятно, что именно в ночь, когда мы вышли на засаду, ей воспользуются. Поэтому, я, расположив группу в боевом порядке, посчитал необходимым выслать дополнительный разведдозор в составе из трех человек во главе с сержантом Алышановым, которому доверял, с тем, чтобы они все-таки определили, есть ли на этом участке дорога, которая действительно используется для движения с востока на запад. Я был уверен, что такая дорога есть.

И подгруппа Алышанова такую дорогу обнаружила в нескольких километрах южнее. Когда сержант Алышанов доложил мне о своей находке, я решил изменить место засады. Для начала, не трогая основные силы группы, я под охраной одного разведчика присоединился к Алышанову у обнаруженной дороги (на карте она не была обозначена) и, проверив его наблюдения, связался по Р-392 с прапорщиком Зюхановым, оставшимся с основными силами.

Зюханов организовал минирование старой дороги на всякий случай минами с суточным сроком самоликвидации — все-таки мы находились в районе, где проживали и мирные жители, а поэтому ставить минные поля без срока самоликвидации нам было категорически запрещено — и вывел группу в новое место.

Новое место представлялось для засады очень перспективным. Дорога была сильно накатана, причем, судя по следам, движение активно осуществлялось как из равнины в горы, так и в обратном направлении. Следы были свежие.

Так как мы не знали, откуда могут пойти мятежники, я решил разделить группу на две части. Группу из двенадцати человек с прапорщиком Зюхановым во главе я отправил ближе к горам с задачей расположиться на первой же удобной в тактическом отношении высоте над дорогой, по возможности имея в секторе огня и выход из ущелья.

Сложность поиска такой высоты заключалась в том, чтобы она была расположена на достаточном удалении от ближайших горных вершин, заняв которые мятежники могли бы получить преимущество в случае обнаружения подгруппы Зюханова.

Сам же с оставшимися людьми и радиотелеграфистом расположился на равнине в сухом русле, тянущемся вдоль дороги на удалении 15-20 метров от нее.

В случае если мятежники появятся из ущелья, подгруппа Зюханова пропускает головную машину, обстреливает все, что попадает в зону действительного огня АГС-17 и двух пулеметов ПК; моя подгруппа занимается головной машиной, открывая огонь с близкого расстояния. Если машины будут двигаться в обратном направлении, мы пропускаем на Зюханова столько машин, сколько успеет пройти мимо нас до открытия огня по головной машине, — сами же, по обстановке, расправляемся с тем противником, который оказался в пределах досягаемости нашего огня.

В любом случае, головная или единственная машина (сколько их там ни будет) должна была припускаться для поражения средствами полгруппы, дальней по маршруту движения.

На случай неблагоприятного развития боя из-за численного преимущества противника были предусмотрены пути отхода. Я сразу же связался с центром боевого управления отряда и передал свои пожелания дежурной паре вертолетов огневой поддержки Ми-24.

Подлетное время «двадцатьчетверок» составляло 20 минут, и вопросы взаимодействия с ними и целеуказания в ночное время были отработаны заранее. Так что особого беспокойства по поводу неблагоприятного развития событий я не испытывал. Главное было не дать себя окружить превосходящим силам противника непосредственно на местах расположения подгрупп, но это было слишком маловероятным.

В третьем часу ночи мы услышали шум тракторного двигателя, направляющегося из кишлачной зоны в горы. Наблюдатель, высланный от моей подгруппы вдоль дороги, доложил, что в тракторе находится 6 человек, все вооружены. Мер безопасности противник не предпринимал. Посты наблюдения не засекли посадки вертолетов, и нас в районе никто не ждал.

Я отдал приказ не обнаруживать себя. Сообщив прапорщику Зюханову сведения о противнике, с тем чтобы он заранее мог организовать огонь полгруппы, ориентируясь именно на такую цель, я поставил задачу группе наблюдать за окраиной кишлачной зоны — вдруг за трактором последуют еще какие-нибудь транспортные средства.

Зюханов выдвинул к подножью высоты несколько разведчиков, вооруженных автоматами с прибором бесшумной стрельбы. В случае, если бы им не удалось быстро уничтожить мятежников внезапным огнем с близкого расстояния, то в дело включались пулеметчики, расположенные на тактическом гребне.

Нам очень не хотелось сразу же обнаруживать свое местонахождение огнем пулеметов, во-первых, потому что это было небезопасно и близрасположеннные бандформирования могли предпринять меры по нашему поиску и уничтожению, а во-вторых, если бы засаду не удалось провести бесшумно, можно было рассчитывать в оставшиеся три часа темного времени дождаться еще и дополнительного «результата».

Автоматчикам удалось огнем ПБС уничтожить четверых мятежников в прицепе, пятому же удалось скрыться. Кроме того, тяжело раненный водитель сумел не потерять управления и, развернувшись, попытался выйти из зоны огня. Пришлось одному из пулеметчиков уничтожить его несколькими короткими очередями.

То, что ПК дал несколько очередей, меня не очень смутило — в горах по ночам часто стреляли и на это противник мог и не обратить внимание, но то, что одному из охраны удалось сбежать, представляло опасность. Сбежал он в сторону кишлачной зоны, и в ближайшем же кишлаке, до которого от моей подгруппы было всего 1000—1200 метров, поднял бы тревогу. Это грозило неприятностями.

На нашу удачу, вышла луна, и местность хорошо просматривалась в бинокли ночного видения. Достаточно удалившись от места гибели трактора, сбежавший почувствовал себя в безопасности и вышел на дорогу. О том, что между ним и ближайшим кишлаком расположена еще одна подгруппа, он не подозревал. Первоначально я хотел приказать группе захвата взять его в плен, но в бинокль было хорошо видно, что в руках у него заряженный гранатомет и двигается он достаточно осторожно, готовый немедленно отреагировать на опасность. Как таковой задачи добыть пленного перед группой не ставилось, и я решил не рисковать. Мы уничтожили его из пистолета ПБ.

Удостоверились, что все тихо. Никакого движения в ближайших кишлаках и на дороге не происходит. Я разрешил Зюханову выслать с высоты досмотровую группу для осмотра трактора. Через некоторое время получил доклад, что в прицепе обнаружена двенадцатиствольная установка залпового огня. По тем временам это был очень ценный результат, держать группу разделенной в ожидании чего-нибудь еще, было неразумно. Гораздо разумней было соединить все силы на высоте, занимаемой подгруппой прапорщика Зюханова, и организовать там круговую оборону на случай попытки мятежников отбить захваченную установку.

Мы установили на дороге мину-сюрприз, взрыв которой мог послужить для нас сигналом, что со стороны кишлачной зоны кто-то двигается, и отошли на высоту.

Надо сказать, что время до рассвета оказалось достаточно беспокойным, так как со стороны ущелья явно прослушивалось какое-то движение. Но в поле зрения наблюдателей противник не попадал. По всей вероятности, пулеметные очереди все-таки не остались без внимания мятежников, находящихся в горах, и они суетились вокруг с целью выяснить обстановку. Я категорически запретил открывать огонь без крайней на то необходимости, дабы не открывать заранее позиций наших огневых точек. Установив связь с Центром, мы доложили обстановку и свои выводы по ней. Дежурные вертолеты огневой поддержки были приведены в готовность №1.

По-видимому, у противника в данный момент на данном участке не оказалось достаточных сил и решимости навязать нам ночной бой. С их стороны это было явной ошибкой, так как с наступлением рассвета район сразу же был взят под патрулирование армейской авиацией. Летчики по нашей просьбе осуществили пуски ракет по окружающим наше расположение высотам, откуда мы могли подвергнуться обстрелу и все стихло. Ввязываться в драку, при наличии у себя над головой 4 Ми-24, да еще 2 Су-25, круживших над кишлачной зоной, на необорудованных заранее позициях, для мятежников было явным самоубийством, их командование это понимало.

Эвакуация группы из района засады прошла спокойно, если не считать того, что первая попытка поднять в воздух вертолет с нашим трофеем на борту едва не закончилась плачевно. Подъемной силы у Ми-8 не хватило, и он упал на землю. К счастью, высота была небольшая и никто не пострадал. Вторая попытка оказалась более успешной, и мы с захваченным «результатом» добрались до нашего городка.

Установку через неделю затребовала Москва, куда она и была отправлена самолетом.